(no subject)
Dec. 7th, 2010 06:08 pmПро транс-каминаут и родителей
(немного адресно)
Знаете, когда мы приходим к необходимости начать об этом разговор, то, как бы мы это для себя ни определяли, - болезнь, социокультурный феномен или не объяснимое средствами науки явление - мы понимаем, что это во-первых, очень болит, во-вторых, тотально лишает возможности жить так, как хочется, а не как всем удобно (каждую минуту!), в-третьих, постоянно ставит на грань реального самоубийства или подталкивает к разрушительному поведению в масштабах, какие не всякому наркоману и алкоголику могли бы присниться и в страшном сне. А еще - это очень болезненное раскаяние в своем прошлом (на кой хер я проебал все эти годы?). И, когда мы начинаем об этом разговор, нам как бы совершенно ясно, что это как бы совершенно понятно.
Но.
Это совершенно непонятно. Даже самым близким.
К сожалению, внутренний опыт транса непознаваем со стороны. Люди, вон, не могут свое тело от души отделить, у них полное отождествление с тем, что дали. Они не знают, не чувствуют, где грань, пока не умрут. Мы знаем. Для нас это такой ясный и понятный опыт. Где душа, где социальная личность, а где тело с его гормональными и физиологическими проявлениями. Человеку, у которого нет наших проблем, понять и принять саму возможность их существования очень нелегко.
Они не понимают, что нам больно.
От этого, конечно же, нам в тысячу раз больнее. Через эту боль очень нелегко пройти, очень нелегко отрешиться от нее, чтобы увидеть, что близкому человеку, особенно родителю, тоже больно. И что, помимо таких "нехороших" мотивов, как агрессивное отторжение от больного/инвалида, страх перед общественным порицанием, а то и преследованием, могущим коснуться и их лично, и других детей, если они есть, боязнь перемен, ошибочное принятие попыток человека спасти себя и свою жизнь за то самое разрушительное поведение, и прочее, - есть и еще один момент, который очень трудно, через свою боль, заметить и учесть. Тем более, разделить, принять и понять.
Родители переживают транс каминаут как смерть своего ребенка.
Все, что они о нем думали, на что надеялись, как видели и оценивали свое дитя - все разлетелось в куски. А нового пока еще не наросло. Если, конечно, не приехать к ним спустя пять лет сружьем и бородой и поставить перед фактом. Но и тогда будет какой-то период отчуждения и даже обвинения того, нового человека в том, что он убил и закопал старого.
Того, кого они любили.
Им тяжело понять, что того, кого они любили, никогда не существовало в природе, а был человек, которого они не знали - и, наверное, не очень хотели бы узнать.
Был такой американский фильм про раннюю диагностику транссексуальности у детей дошкольного и раннего школьного возраста - и про то, как продвинутые родители позволяют детям расти, учиться и общаться с другими детьми в естественном для них поле (а потом гормоноблокаторы, а после, по наступлении совершеннолетия, заместительная терапия и операции). Там были родители девочки МтФ, которую продиагностировали в трехлетнем (!) возрасте, и с тех пор она растет как девочка, несмотря на то, что анатомически и физиологически она мальчик. Родители сидят в студии такие благостные, радостные, спокойные и разумно объясняющие необходимость принятия таких мер для здоровья и безопасности своего ребенка (в том числе, и необходимость публичного обсуждения феномена, для того, чтобы к этим детям не относились как к страшным неведомым инопланетянам). А потом им задают вопрос: вспоминаете ли вы ее до транзишена? Напомню, это в возрасте до трех лет. Ребенку на тот момент уже девять. Лица родителей перекашиваются, и мать начинает плакать. Ай мисс, она говорит, май литл бой. Я скучаю по своему мальчику.
В семье есть другие дети, как мальчики, так и девочки. Скучать по абстрактному мальчику, и как бы она тетешкала его в голубых пеленках, ей не приходится. Она тоскует по этому. Она потеряла ребенка. Взамен она получила другого, но этого... потеря этого так и осталась страшным семейным горем. А ведь ему было три года. Казалось бы, в это время родители больше радуются наличию ребенка, чем его половым и личностным характеристикам, которые еще, как бы, не особенно и проявились... и тем не менее. Наверное, это какой-то глубинный, завязанный на физиологию родительства, факт. Им тяжело, и для них это смерть. (И, если вы взрослый человек, то это вы - убийца)
И вот, как бы ни было больно трансу (мама, папа, я тут, я не умер, я был всегда, это вашего дитяти не существовало!), надо все-таки это принять и дать им их право на траур. По вам, по живому человеку.
Потом все вернется.
К сожалению, я не верю, что в полном объеме. Наверное, они всегда будут больше любить того, кого потеряли, и не очень-то доверять тому, кого приобрели.
Правда, лично мои отношения с матерью только улучшились от транзишена. Но это, увы, потому, что мы оба приняли право другого человека быть другим. Быть чужим.
По крови. И по судьбе.
(немного адресно)
Знаете, когда мы приходим к необходимости начать об этом разговор, то, как бы мы это для себя ни определяли, - болезнь, социокультурный феномен или не объяснимое средствами науки явление - мы понимаем, что это во-первых, очень болит, во-вторых, тотально лишает возможности жить так, как хочется, а не как всем удобно (каждую минуту!), в-третьих, постоянно ставит на грань реального самоубийства или подталкивает к разрушительному поведению в масштабах, какие не всякому наркоману и алкоголику могли бы присниться и в страшном сне. А еще - это очень болезненное раскаяние в своем прошлом (на кой хер я проебал все эти годы?). И, когда мы начинаем об этом разговор, нам как бы совершенно ясно, что это как бы совершенно понятно.
Но.
Это совершенно непонятно. Даже самым близким.
К сожалению, внутренний опыт транса непознаваем со стороны. Люди, вон, не могут свое тело от души отделить, у них полное отождествление с тем, что дали. Они не знают, не чувствуют, где грань, пока не умрут. Мы знаем. Для нас это такой ясный и понятный опыт. Где душа, где социальная личность, а где тело с его гормональными и физиологическими проявлениями. Человеку, у которого нет наших проблем, понять и принять саму возможность их существования очень нелегко.
Они не понимают, что нам больно.
От этого, конечно же, нам в тысячу раз больнее. Через эту боль очень нелегко пройти, очень нелегко отрешиться от нее, чтобы увидеть, что близкому человеку, особенно родителю, тоже больно. И что, помимо таких "нехороших" мотивов, как агрессивное отторжение от больного/инвалида, страх перед общественным порицанием, а то и преследованием, могущим коснуться и их лично, и других детей, если они есть, боязнь перемен, ошибочное принятие попыток человека спасти себя и свою жизнь за то самое разрушительное поведение, и прочее, - есть и еще один момент, который очень трудно, через свою боль, заметить и учесть. Тем более, разделить, принять и понять.
Родители переживают транс каминаут как смерть своего ребенка.
Все, что они о нем думали, на что надеялись, как видели и оценивали свое дитя - все разлетелось в куски. А нового пока еще не наросло. Если, конечно, не приехать к ним спустя пять лет с
Того, кого они любили.
Им тяжело понять, что того, кого они любили, никогда не существовало в природе, а был человек, которого они не знали - и, наверное, не очень хотели бы узнать.
Был такой американский фильм про раннюю диагностику транссексуальности у детей дошкольного и раннего школьного возраста - и про то, как продвинутые родители позволяют детям расти, учиться и общаться с другими детьми в естественном для них поле (а потом гормоноблокаторы, а после, по наступлении совершеннолетия, заместительная терапия и операции). Там были родители девочки МтФ, которую продиагностировали в трехлетнем (!) возрасте, и с тех пор она растет как девочка, несмотря на то, что анатомически и физиологически она мальчик. Родители сидят в студии такие благостные, радостные, спокойные и разумно объясняющие необходимость принятия таких мер для здоровья и безопасности своего ребенка (в том числе, и необходимость публичного обсуждения феномена, для того, чтобы к этим детям не относились как к страшным неведомым инопланетянам). А потом им задают вопрос: вспоминаете ли вы ее до транзишена? Напомню, это в возрасте до трех лет. Ребенку на тот момент уже девять. Лица родителей перекашиваются, и мать начинает плакать. Ай мисс, она говорит, май литл бой. Я скучаю по своему мальчику.
В семье есть другие дети, как мальчики, так и девочки. Скучать по абстрактному мальчику, и как бы она тетешкала его в голубых пеленках, ей не приходится. Она тоскует по этому. Она потеряла ребенка. Взамен она получила другого, но этого... потеря этого так и осталась страшным семейным горем. А ведь ему было три года. Казалось бы, в это время родители больше радуются наличию ребенка, чем его половым и личностным характеристикам, которые еще, как бы, не особенно и проявились... и тем не менее. Наверное, это какой-то глубинный, завязанный на физиологию родительства, факт. Им тяжело, и для них это смерть. (И, если вы взрослый человек, то это вы - убийца)
И вот, как бы ни было больно трансу (мама, папа, я тут, я не умер, я был всегда, это вашего дитяти не существовало!), надо все-таки это принять и дать им их право на траур. По вам, по живому человеку.
Потом все вернется.
К сожалению, я не верю, что в полном объеме. Наверное, они всегда будут больше любить того, кого потеряли, и не очень-то доверять тому, кого приобрели.
Правда, лично мои отношения с матерью только улучшились от транзишена. Но это, увы, потому, что мы оба приняли право другого человека быть другим. Быть чужим.
По крови. И по судьбе.